Михаил Мурашко: хватит испытывать систему на прочность!

ЧАСТЬ 1

О жалобах, антиваксерах, передовой, развилке, спасении в воздухе и круге общения

— На что жалуетесь, доктор?

— Это уже интервью?

— Самый, на мой взгляд, очевидный вопрос главе Минздрава…

— На что мне жаловаться? Не на что! Хотим победить. Такое настроение.

— Коронавирус?

— В первую очередь — неверие, пренебрежительное отношение многих людей к собственному здоровью. Хочется победить невежество и мракобесие по отношению к вакцинации.

По-моему, при наличии средств профилактики попросту неприлично сегодня так пренебрегать рекомендациями медицины и верить во что-то совершенно шальное, в какие-то потусторонние силы

Это, конечно, больше всего тревожит и волнует…

— Из-за введенных спустя полтора года режима нерабочих дней чувство дежавю не возникло, Михаил Альбертович? Что в ноябре 2021-го страна вернулась в март 2020-го?

— Ситуация меняется, сравнение с весной прошлого года вряд ли уместно. Тогда мы почти ничего не знали о вирусе, не существовало вакцин, способных защитить от тяжелого течения болезни…

Нынешняя пауза была необходима. В первую очередь из-за людей, которые, как они говорят, до сих пор не успели привиться. Руководство Министерства здравоохранения и Росздравнадзора за последние десять дней объехало 17 регионов России. Минувшую субботу я провел в Рязани, неделей раньше был в командировке во Владимире…

— Маршруты выходного дня.

— Ну да, особенно если учесть, что мы давно работаем без выходных…

Везде картина однотипная: в ковидных госпиталях лежат преимущественно пациенты, которые не прошли вакцинацию от коронавируса, реанимации же почти на 100 процентов заполнены именно этой категорией соотечественников. Поэтому государство вынуждено вводить строгие ограничительные меры. Это ответная реакция на недисциплинированность части граждан или их заблуждения.

— Спрашиваете, почему люди уклоняются от прививок?

— Конечно. Чаще всего говорят: вот, мол, собирались, но затянули, сглупили, теперь жалеем. Лишь один человек продолжал сомневаться в необходимости вакцинации. Это скорее исключение из правил. Все, кто находится на кислородной терапии или уже вышел из реанимации, очень испуганы ситуацией, в которой оказались.

— По-вашему, десятидневного локдауна оказалось достаточно, чтобы переломить ситуацию? Судя по последней статистике, радикального перелома с количеством заболевших не произошло.

— Прирост новых случаев снизился, но важно понимать: выходные дни сами по себе никого не лечат. Помочь могут вакцинация и соблюдение профилактических мероприятий.

— Как оцениваете введение QR-кодов в общественных местах?

— На данном этапе это эффективный инструмент. Большинство стран пошло по такому пути, мы должны двигаться в том же направлении.

— Пока же в рейтинге борьбы с COVID-19 Россия расположилась на далеко не почетном 35-м месте из 53 — между Мексикой и Бангладеш (данные на сентябрь, в октябре — 46-е место, «рейтинг устойчивости к COVID» составлен Bloomberg — прим. ТАСС). Из-за количества антиваксеров в отечестве не разочаровались в роде человеческом?

— Дело ведь даже не в них. Убежденных противников вакцинации — единицы, много сомневающихся, предпочитающих слушать не слишком грамотного соседа, а не врача, обладающего опытом и знаниями.

— Но и среди медиков попадаются те, кто, так сказать, в приватном порядке не советует пациентам прививаться.

— Да, мы знаем о такой категории врачей, но, слава богу, она немногочисленна. В конце концов, медики — такие же люди, как и все. Среди них могут быть и заблуждающиеся, и недостаточно профессиональные.

Есть и излишне самоуверенные, живущие по принципу Портоса.

— В смысле?

— Дерусь, потому что дерусь. А о последствиях думать не хочу.

Совершенно безрассудный подход к своему и чужому здоровью. Да, любой препарат, в том числе вакцина, имеет профиль риска. Но квалифицированный врач обладает знаниями, силами, иными инструментами, чтобы предугадать возможные последствия, профилактировать их, а в случае необходимости — помочь. Это разумно. При этом нельзя забывать, что сам ковид несет намного более серьезную угрозу.

— Как оцениваете ЧП в городе Облучье Еврейской автономной области, где сотрудники станции скорой помощи собирались уволиться в полном составе из-за нежелания проходить вакцинацию?

—Конфликтную ситуацию там удалось оперативно уладить. По моему поручению в регион вылеталруководитель отдела скорой медицинской помощи Первого Санкт-Петербургского медуниверситета Вадим Теплов, который сам несколько месяцев возглавлял ковидный госпиталь. Он встретился с коллективом, доверительно обо всем поговорил.

Сегодня заявления отозваны, люди хотят и будут работать.

Что же касается ситуации как таковой, медработники не имеют права создавать риски для пациентов. Ни при каких обстоятельствах. Это недопустимо. Ответственность у врачей всегда была очень большая, а сейчас нагрузка еще увеличилась. Поэтому медработник и сам должен быть защищен, чтобы не рисковать жизнью своей и пациентов. Это касается не только коронавируса, но и гриппа. Тут и обсуждать нечего.

— Как-то ведь надо бороться с теми, кто упорствует в собственной дремучести?

— Борьба в данном случае — неэффективный метод.

— Пусть помирают сами и не мешают умирать другим?

— Недавно разговаривал на эту тему с коллегами из европейских стран.

Есть общие правила. В социальную среду допускаются лишь те люди, которые могут обеспечить безопасность себе и окружающим

Имеешь вакцинальный сертификат — пожалуйста. Во Франции тебе разрешат с ним поехать в метро, купить билет на самолет, пойти в театр или кафе. Если нет такого документа, будь любезен сидеть дома.

Это и называется коллективной безопасностью. Почему в ней по чьей-то вине должны возникать бреши?

Представьте: мы вместе находимся в помещении, где есть взрывоопасные вещества, и кто-то вдруг заявляет: мол, мне плевать, и начинает поджигать спички около бочки с бензином. Что ему ответят остальные?

В России не первый месяц ежедневно погибают более тысячи невакцинированных. Это что — случайность? Или, может, этого мало?

— Даже с избытком. 

— Почему так происходит? Разве у нас чего-то не хватает? Есть бесплатные вакцины, есть отлаженная система здравоохранения. Значит, причина в ином. В людях, в их отношении к той же коллективной безопасности… Все-таки народонаселение — штука серьезная.

— Если скажу, что выглядите уставшим, спорить не станете?

— За трое суток было четыре перелета, так что все объяснимо…

— Вряд ли дело только в нагрузке последних дней.

— Уже объяснил вам: давно работаем без выходных. Постоянно происходит что-то новое. Еще несколько месяцев назад мы шутили: дескать, неизвестно, чем день закончится, а теперь даже не знаешь, чем он начнется. Время спрессовывается, уплотняется.

Мне кажется, сегодня важно страховать себя от каких-то случайностей, неразумных поступков.

— Например?

— Вот только что, перед нашим интервью, разговаривали о пациентке, попавшей в ДТП. Потребовался перевод из одной больницы в другую, из региона в регион, поскольку травма тяжелая. А причина в том, что человек ехал в машине, не пристегнувшись.

— Глупость?

— Пренебрежение элементарными правилами безопасности. А теперь нужно жизнь спасать…

И так — каждый день. Понимаете, научить людей соблюдать правила — самое сложное. Отказ от них приобретает характер какого-то эпатажа. Мол, я сильный, не буду подчиняться общим требованиям, меня они не касаются.

В действительности это слабая и опасная позиция.

— А вы никогда ничего не нарушаете?

— Ну, стараюсь этого не делать.Жизнь приучила. Работа врачом дисциплинирует, обязывает следовать определенным правилам. Они написаны кровью. Не только у медиков, но и у пилотов, саперов, военных…

— К слову, о последних. Когда в январе 2020-го заступали на пост министра, едва ли предполагали, что вскоре окажетесь на передовой. На что нацеливались, приходя в Минздрав, Михаил Альбертович?

— На самом деле это такое ведомство, где всегда горячо. Тут не бывает спокойных времен.

— Как в МЧС?

— Пожалуй. Мы активно взаимодействуем. Но помимо чрезвычайных ситуаций у нас много и каждодневной работы. Важно, с одной стороны, так настроить медперсонал, чтобы он ответственно относился ко всем пациентам, а те в свою очередь внимательно прислушивались к рекомендациям врачей ради сохранения здоровья. Когда сегодня говорим о взаимодействии в этой связке, все чаще повторяем фразу о доверии между врачом и пациентами. Иначе будет непонимание, подозрение, напряжение и, как следствие, — ошибки. Цена которым — жизнь.

— Пандемия, как ни парадоксально, сыграла в этом положительную роль. Отношение к врачам изменилось в лучшую сторону…

— Знаете, если бы к медикам стали относиться иначе, тогда антиваксеры не звучали бы столь громко. Но я говорю сейчас о взаимном доверии между врачом и пациентом. Вот основа всего.

Поэтому, возглавив министерство, я и нацеливался в первую очередь на дальнейшее развитие и совершенствование сложившейся в нашей стране системы здравоохранения, которую люди порой не ценят, воспринимая как должное.

Мы привыкли к тому, что раньше называли социально доступными благами. Когда рассказываю зарубежным коллегам, что в России введена обязательная бесплатная диспансеризация для переболевших COVID-19, они говорят: здорово, но очень дорого!

Однако наше государство это делает. А люди относятся как к само собой разумеющемуся.

Тем не менее надо и дальше адаптировать, трансформировать систему под персонализированный подход. Это вполне реально. К примеру, моя докторская диссертация посвящена перинатальной помощи.

— Полное название — «Современные аспекты оказания акушерской помощи в регионе с низкой плотностью населения».

— Да. По сути, там изложены основные тезисы, иллюстрирующие, что делается в нашей стране для помощи материнству и детству. Эта многоуровневая система — от перинатальных центров до всевозможных консультаций по наблюдению амбулаторных пациенток — доказала эффективность, она успешно работает. В России сейчас самый низкий показатель младенческой смертности за всю историю.

Считаю, мне повезло. То, о чем писал, что разрабатывал и делал, реализовано на 100 процентов, и мои друзья — коллеги по специальности идут дальше. После прихода в министерство я планировал распространить похожую практику на все отечественное здравоохранение. Основное, на что мы нацеливались, — придание большей системности в индивидуальном подходе к пациенту, чтобы увидеть каждого.

Этого можно добиться благодаря комплексу мер, включающих цифровизацию, профилактику тяжелых заболеваний, постоянное наблюдение за хроническими больными, экстренную высокотехнологичную помощь и реабилитацию.

Если говорить простым языком, без медицинских или чиновничьих терминов, ключевым звеном должен быть пациент. Вот вы знаете, сколько посещений поликлиник набегает за год по стране?

— Нет.

— В рамках ОМС — около 900 миллионов, а если добавить и ДМС, получится более миллиарда 200 миллионов посещений. И такое количество, конечно же, должно быть систематизировано. Поэтому мы планировали и дальше внедрять современные технологии. Включая доступ к лекарственным препаратам. Что-то уже успели сделать, в том числе систему маркировки, когда каждый препарат виден в базе профилактики поступления, чтобы исключить фальсифицированные и недоброкачественные лекарства. Пожалуйста: проверяйте QR-коды — и сразу поймете, легальное это средство или подделка. Просто, легко и удобно.

— Но очевидно, что большую часть времени вам пришлось заниматься пандемией и тем, что с ней связано.

— Да, это по-прежнему отбирает львиную долю времени, однако если на начальном этапе надо было реагировать быстрее и агрессивнее, то сегодня возникает чувство досады. Мы знаем, как остановить распространение болезни, у нас есть необходимые инструменты, но не все граждане слышат призывы к разуму. Поэтому и говорю о кризисе доверия. Пора уже переступить черту и двигаться дальше.

— Какой момент был наиболее тяжелым для вас из прошедших почти двух лет?

— Осень 2020-го. Вторая волна коронавируса оказалась высокой, потребовав предельной мобилизации отечественной медицины. Хотя и сейчас тоже тяжело.

Уже понятно: конец осени и предстоящая зима будут непростыми. Это всегда опасный период, когда традиционно отмечается рост респираторных инфекций, обостряются многие хронические заболевания. В 2020-м благодаря активной вакцинации против гриппа удалось избежать его широкого распространения, в этом году он появился рано, и, конечно, нельзя расслабляться. Это чревато дополнительными проблемами…

— Слушаю вас, Михаил Альбертович, и думаю: а ведь пост главы Минздрава принято считать вершиной карьеры для врача. Так ли это в сложившихся обстоятельствах?

— У медиков есть минимум два пути для самореализации в профессии. Одна дорога — практикующий врач, постоянно повышающий свою квалификацию специалист. Вторая — организатор здравоохранения. На мой взгляд, подлинным пиком является не конкретная должность, а достижение философского уровня понимания дела, которому посвятил жизнь.

— Можете расшифровать?

— Любой врач на определенном этапе начинает смотреть не только на конкретного пациента, его болезнь и способ лечения. Хороший специалист видит масштаб возникающих в его области медицины проблем и знает, как их решать или хотя бы профилактировать источник.

Это я и называю уровнем философского восприятия.

Должность министра позволяет понимать процессы. В этом смысле ее можно считать верхней точкой. Но могу честно признаться, что никогда не стремился возглавить ведомство.

— Ну, так все говорят.

— Я же отвечаю не за всех, а рассказываю о себе. Да, на определенном этапе возникла развилка: дальше двигаться в клинической медицине и науке или же идти в сторону организации здравоохранения. В тот момент я действительно задумался — какую, скажем так, стезю выбрать.

— Когда это было?

— Подобное случалось дважды в жизни. Впервые во время работы главврачом перинатального центра в Сыктывкаре. Если не ошибаюсь, это 1996 год.

На такой должности соотношение сразу меняется. Пока остаешься клиническим специалистом — даже в ранге заместителя главврача, пропорция между лечебной нагрузкой и организационной сохраняется как 70 к 30 в пользу первой. Становишься главным — и все переворачивается ровно наоборот: львиную долю времени съедает оргработа, на клиническую составляющую остается максимум треть. Чем выше поднимаешься, тем, соответственно, меньше занимаешься чистой медициной.

Это первая развилка.

— А вторая?

— Уже отработал пять лет в должности регионального министра, и снова встал вопрос: вернуться в клиническую медицину и науку либо перейти на федеральный уровень управления.

— И вы переехали в Москву?

— Да. Вероника Скворцова предложила работу в Росздравнадзоре, за что ей очень признателен.

Любопытная деталь: когда учился в Свердловске в физматшколе и дело уже шло к выпуску, а значит, предстояло определяться с будущей профессией, мои двоюродные бабушка с дедушкой дружно заговорили, что есть такое интересное направление — медицинская техника. Мол, у тебя хорошие знания по математике, физике, химии, ты тяготеешь к медицине — вот и двигайся в эту сторону. Но тогда я выбрал специальность врача. А потом, спустя десятилетия, пришел в Росздравнадзор, и оказалось, что один из огромных блоков, которым занимается ведомство, — это медтехника. Тут я и вспомнил бабушку с дедушкой.

— А почему они акцентировали внимание именно на этой сфере? Имели к ней какое-то отношение?

— Дедушка заведовал кафедрой сопротивления материалов на стройфаке Уральского политехнического института, бабушка была там доцентом.

Речь о том, что от судьбы не уйдешь…

— В армии вы, кстати, где служили? Почему-то факт опущен в биографии.

— Это же конец 80-х годов, тогда сняли бронь с медицинских вузов и практически всех моих сокурсников призвали. Я попал в войска МВД. Поскольку забирали после второго курса, мы не имели права служить медработниками. Потом, конечно, тяжело было восстанавливаться, втягиваться в учебу.

— В каком звании вернулись?

— В том же, в каком призывался. Рядовым.

— Став в 33 года главврачом, вы продолжали лечить больных, хоть и не столь активно, как раньше. А на посту министра такое исключено?

— Это опасно. Особенно в хирургической специальности. Когда возглавил Минздрав Республики Коми, попытался совмещать, но…Понимаете, врач должен постоянно вести пациента, как говорится, в режиме 24/7. Если что-то пойдет нештатно, ты обязан в любой момент вернуться в палату и помочь больному. Когда ты министр, сидишь на совещании, то и голова занята другими вопросами. Но сердце ведь не на месте. Как там пациент, что с ним? Ты не можешь бросить все дела и бежать в больницу. Однако не бежать тоже не можешь, поскольку врач…

Тут и таится опасность. Нельзя рисковать чужим здоровьем ради того, чтобы сохранить за собой какой-то процент клинической практики.

— Когда вам в последний раз приходилось оказывать экстренную помощь нуждающимся в ней?

— Регулярно! Мне везет с этим. Но это нормально, нас учили помогать.

— Расскажите.

— Во время работы в Росздравнадзоре был эпизод. Летел откуда-то из Сибири в Москву, возвращался из командировки. Самолет только поднялся на десять тысяч метров, когда пассажир впал в кому.

Стюардесса объявила: есть ли в салоне доктор? Я поднялся из кресла…

На борту оказались две укладки с лекарствами: одна — для профессиональных врачей, вторая — для использования немедиками. Мне принесли ту, что требовалась. На высоте десять километров мы вывели пациента из комы, и потом человек своими ногами вышел из самолета, спустился по трапу.

— Обошлось без экстренной посадки?

— Командир корабля был готов садиться, но нам удалось стабилизировать состояние пассажира.

Все закончилось благополучно, я даже успел на совещание.

— И в должности министра что-то похожее случалось?

— Говорю же, мелкие происшествия время от времени бывают. Но в том эпизоде возникла реальная угроза жизни.

— А когда в последний раз ставили диагноз больному?

— Послушайте, я ведь регулярно участвую в медицинских обходах. Вот выезжал с коллегами в Пермь после известного инцидента в местном университете, проводили там консилиум, обошли каждого пациента. Затем отслеживал состояние эвакуированных для оказания помощи в федеральные центры Минздрава.

Мы реально обсуждаем истории болезни! Это очень важно.

А то, что по телефону консультируемся, уже не в счет. Обычная практика, норма между коллегами.

— После того как стали министром, ваш круг общения сильно изменился?

— Конечно. Физически не хватает времени, чтобы общаться со всеми, с кем раньше мог поговорить. Сейчас больше решаю какие-то конкретные ситуации, а так, чтобы поболтать по-житейски… С этим проблема. Надеюсь, на меня не сильно обижаются друзья-товарищи.

ЧАСТЬ 2

О звонках, вакцинации, уроне, статистике, бессмертии и системе

— Но номер мобильного телефона оставили прежний?

— Да, лет десять не менял.

— На чьи звонки отвечаете?

— Стараюсь на все. Если пропускаю, это скорее исключение. Бывает, совсем замотаешься… Количество звонков, сообщений после начала пандемии выросло многократно.

Несколько раз случался дикий перегруз.

Как-то ушел на важное совещание и оставил телефон в приемной. Возвращаюсь через полчаса, смотрю: 72 пропущенных звонка и СМС. Какой-то шквал информации! По-моему, это мой личный рекорд. Или антирекорд…

Когда нахожусь в кабинете, еще же и стационарные телефоны звонят, есть правительственная связь, люди идут потоком. Конечно, объем информации огромный. Нет, я не жалуюсь, понимаю: у кого-то нагрузка значительно больше.

— Как фильтруете, кому помочь?

— Да никак. Всем стараемся помогать. Тут нет иных вариантов.

Слава богу, большинство звонящих понимают, что глава Минздрава не является федеральной регистратурой всех медучреждений страны. Есть система здравоохранения, и она должна отрабатывать. Тут каждый должен четко выполнять свою роль — и младший персонал, и медсестра, и врач, и министр. Вот что главное.

— Но, полагаю, почти у каждого россиянина в записной книжке имеется телефон знакомого врача для экстренного случая. Личные связи по-прежнему решают многое.

— Не вижу тут ничего плохого. Отлично, когда можно обратиться за грамотной консультацией и сократить путь, минуя промежуточные точки.

Так во всем мире принято. Обычная практика. Вы звоните знакомому врачу и просите помочь, подсказать или посоветовать. Не надо это воспринимать как нечто патологическое

Важнее говорить о повышении эффективности работы системы. Вот вы знаете, в чем суть реформы оказания медпомощи беременным? Для каждой пациентки выбиралось медучреждение, которое максимально соотносилось с ее профилем риска. Иногда нам говорили: зачем вы закрываете сельский родильный дом, где рожали пять поколений и где все было хорошо? Мол, нас и сейчас все устраивает, а теперь придется ехать за 50 километров в другую больницу.

Мы объясняли: у вас в селе показатель младенческой смертности — 30 промилле, иными словами, умирают 30 новорожденных из каждой тысячи. Если систему поменять, пациенток с риском осложнений направлять в учреждения более высокого уровня, пусть и более удаленные территориально, показатель снизится до четырех промилле. Есть разница?

К сожалению, люди не всегда готовы слушать резонные аргументы… Это как с вакцинацией. Каждый день твердим: коллективный иммунитет — единственный действенный способ защиты от пандемии. Нет, прививаются очень медленно и неохотно. А потом удивляются числу заболевших.

— Планы по вакцинации фактически провалены. Вице-премьер Татьяна Голикова неоднократно говорила, что кампания должна была закончиться еще в сентябре.

— Считаю, что ее можно и нужно завершить. Буквально в течение нескольких недель.

— Сделав прививку обязательной для всех, у кого нет отвода по медицинским показаниям?

— Вопрос не в принудительности. Альтернатива простая: если не хочешь вакцинироваться, сиди дома. Принцип один — не создавай угрозу другим. Иначе можно договориться и до того, что каждый водитель волен ездить на красный свет. Хочу и буду! Только потом не надо удивляться, если на перекрестке вам в бок влетит другая машина на скорости… Нельзя доводить все до абсурда.

— Ответьте определенно, Михаил Альбертович: вы за принудительную вакцинацию?

— В сегодняшней ситуации, считаю, людей надо побудить к принятию верного решения…

— Заставить?

— Зачем вы употребляете это слово? Я ведь сказал «побудить».

— А если граждане уперлись и ни в какую? Ни с места?

— Значит, пусть сидят дома.

— Теряя работу?

— Это выбор каждого.

Почему, отказываясь прививаться, вы должны угрожать окружающим? Почему?! Тогда не мойте руки, не следите за здоровьем. Таким поведением люди сами выводят себя за рамки, противопоставляют обществу. Как и о чем с ними договариваться?

— Опишите перемены в вашем отношении к коронавирусу по мере роста числа заболевших.

— Сначала боялись, потом начали понимать, что происходит, научились управлять ситуацией.

Все стандартно, как и в любом процессе познания.

— Сейчас какая стадия?

— Мы еще не умеем лечить COVID-19 в 100 процентах случаев. Если бы появился уникальный препарат, позволяющий при первых симптомах быстро выскочить из болезненного состояния, может, и не настаивали бы сегодня на вакцинации.

— Компания Pfizer заявила, что лекарство Paxlovid показало высокую эффективность против «короны».

— Это лишь один из препаратов, по которому пока завершен второй этап клинических исследований. Надо дождаться заключения от регулятора. Кроме того, лекарство должно стоить разумных денег, чтобы стать доступным для всех. Пока, к сожалению, его нет ни у кого, хотя мы тоже заканчиваем разработку препарата, обрывающего течение болезни на начальном этапе заражения.

— О чем конкретно речь?

— Вот завершим испытания, тогда и расскажем.

— А как с теми препаратами, которые уже зарегистрированы?

— В принципе, все в наличии. Пожалуй, лишь по одному зарубежному лекарству возникли ограничения в поставках: производители физически не успевают нарабатывать, сколько нужно на весь мир.

Мы сделали альтернативный препарат. Необходимо иметь отечественную линейку…

— Опять не скажете названия?

— Не люблю упоминать в СМИ торговые наименования, это порождает ненужный ажиотаж. Практика показывает, что слово иногда как лечит, так, увы, и калечит. Стараюсь быть аккуратнее в заявлениях.

Понимаете, есть управляемые инфекции, с которыми мы знаем, как бороться. Против коронавируса еще не нашли универсального средства, гарантирующего излечение, но существуют вакцины, позволяющие более чем в 90 процентах случаев профилактировать заболевание, максимально снизив риск осложнений и летального исхода.

Для человека вакцины бесплатны, и государству они обходятся во вполне посильные деньги.

— Какой урон нанесла пандемия системе здравоохранения? Не только прямой, но и косвенный, когда была отложена плановая помощь больным.

— В чем измерять эти потери? Еще раз возвращаемся к теме ответственности: почему пациент, давно ждущий операции или лечения в стационаре, должен страдать из-за того, что кто-то не привился и больницы вынуждены экстренно разворачивать койки, перепрофилировать хирургические, акушерские и прочие отделения под ковидные госпиталя? Разве это нормально? Нам пришлось снимать специалистов, ломать отлаженную работу ведущих медучреждений. Скажем, сегодня под лечение от COVID-19 переведены клиники Первого и Третьего медицинских университетов в Москве, где оказывают высокотехнологичную, по-настоящему уникальную помощь.

Особенно обидно, что мы понимаем, как избежать подобных ситуаций. В который раз уже в ходе нашего интервью повторяю: люди, надо пойти и сделать прививку! Извините, что опять к этой теме возвращаюсь…

— Народ с опаской относится к тому, что ему старательно навязывают. Да и официальной статистике упорно не верит. Количеству заболевших, умерших…

— Давайте покажу сводную таблицу в своем телефоне. Информация на сегодняшнее утро: в России под наблюдением медработников находится почти миллион 400 тысяч человек. Это те, кто лечится в стационарах и амбулаторно.

Вот график заболеваемости. За последние дни, недели, месяц… Чему тут не верить-то?

— Вспомните, сколько времени число умерших за сутки кружило вокруг цифры 800, не переступая психологический порог. 799, 790, 798… Потом похожая картина была с отметкой в тысячу жертв за сутки. Долго ходили вокруг да около, пока 16 октября не перешагнули и этот рубеж. Словно кто-то искусственно придерживал коней…

— Нет! Пока не начался учебный год, заболеваемость снижалась. Потом начался рост. Мы каждый день публикуем статистику на сайте Стопкоронавирус.рф. И число заболевших за сутки, и общее количество пациентов, находящихся под наблюдением. Ничего не скрываем, говорим открыто. Если нужна еще какая-то информация — и ее предоставим. Какой смысл нам утаивать?

Миллион с лишним больных — это очень-очень много. В 2020-м на пике было миллион 100 тысяч тех, кого мы вели. В этом октябре прошлогодний рекорд оказался побит. А сейчас на календаре даже не декабрь…

— Система готова к новым нагрузкам?

— Этот вопрос слышу последние полтора года. Медицину можно и дальше испытывать на прочность, проверять, что крепче — голова или стена. Лоб все-таки слабее, убежден в этом и без экспериментов…

Послушайте, система, конечно, выстоит, будет работать с тем или иным уровнем эффективности. Когда растет нагрузка на скорую помощь, амбулаторно-поликлиническое звено, больницы, качество может снижаться. С весны 2020-го врачи, медсестры, санитарочки, водители — весь персонал находится в колоссальном, невероятном напряжении

Низкий поклон каждому из них.

Где предел возможностей? Не знаю.

Врачи в одиночку не справятся. Им нужна помощь. Наша с вами, населения России.

Мы многократно говорили, что наиболее тяжелые осложнения встречаются у людей старшего возраста. Фактически среди умерших около 80–90 процентов — это те, кому за 60 лет. А количество вакцинированных среди них остается чуть более 50 процентов. Этого достаточно? Нет, конечно.

Кроме того, после появления штамма «дельта» и молодые пациенты болеют с неблагоприятным исходом. 30-летние, 20-летние. Что называется, есть ресурс, кому заразиться и умереть. Только нужно ли доводить до этого?

Статистика показывает: примерно полгода после заболевания сохраняется повышенный риск осложнений, а значит, и смерти. Нужна углубленная диспансеризация — пожалуйста, мы дали возможность. Проводятся обследования, позволяющие диагностировать тромботические проблемы, инфаркты, инсульты…

Приходите, проверяйтесь!

— Идут?

— Да, но медленно. А теперь представьте: завтра государство объявит о бесплатном техобслуживании для каждого частного автомобиля. Народ быстро побежит на станции техобслуживания?

— На халяву-то? Конечно!

— А здесь разве не даром? Получается, к машине относимся лучше, чем к собственному здоровью?

— Мы бессмертные! Пока не умрем…

— Это уже ясно… Недавно услышал анекдот. Человек купил крутой телефон, смотрит на него, не может налюбоваться. Потом засовывает в задний карман джинсов, садится на стул и вдруг слышит хруст. Что-то сломалось. В голове мысль: «Лишь бы позвоночник».

Понимаете, да? Лишь бы позвоночник!

— О чем думаете и что говорите, когда узнаете о покупке-продаже липовых сертификатов о вакцинации?

— Что тут скажешь? У меня нет слов. Никаких. Сами сформулируйте что-нибудь и напишите.

— Но ведь эти подделки изготавливают врачи и медсестры.

— Медики — такие же люди, как и все остальные. Не лучше и не хуже. Кто-то пытается обмануть систему. За вознаграждение или без.

Наверное, внутренняя культура должна со временем поменяться, и тогда подобное станет невозможным, но это не случится в мгновение ока.

— Может, за подобные преступления надо сажать?

— У вас широкая душа, призываете сразу отправлять за решетку!..

Да, нужны и меры воздействия. Определенные. Административные, уголовные…

— А как вам идея лечить тех, кто не привился, но заболел, платно, за деньги?

— Видел такие эмоциональные высказывания. Они звучат от людей, которые устали уговаривать других.

Вряд ли это разумный путь. Мне очень нравится слово «побуждение». Должна быть создана система мотивации к здоровому образу жизни. Это нормально, если кто-то подведет вас к обдуманным, осмысленным поступкам. Необходимо научиться слушать умных, чтобы делать меньше глупостей.

— Вы прививались от гриппа?

— Как и каждый год. В обязательном порядке.

— А «Спутником» когда впервые укололись?

— В мае прошлого года, если не путаю. На ранней стадии исследований.

— Как подопытный кролик?

— Пошел добровольно и осознанно. Действовал по принципу: чтобы убеждать других, надо верить в прививку самому…

— Ревакцинировались потом?

— Да, вся моя семья тоже. Сначала привились, потом добавили бустерный «Спутник Лайт».

Кстати, мы уже давали информацию о завершении исследований по сочетанию «Спутника» и вакцины от гриппа. Первые результаты показывают, что такая комбинация возможна и даже усиливает эффект. Два укола за один визит к врачу. Это и проще, и быстрее, и удобнее.

Считаю, мои родители остались живы благодаря «Спутнику». Они переболели уже после вакцинации

Мама покашляла день и поправилась, а у папы несколько суток держалась высокая температура. Поскольку возраст солидный, был риск осложнений, его на пару дней положили в больницу, чтобы там понаблюдать. Когда состояние стабилизировалось, папа сразу выписался, ушел домой.

Уже миллион раз говорил: те, кто не привился, переносят болезнь значительно хуже. И потом долго испытывают проблемы. В том числе наблюдаются снижение уровня памяти и когнитивной активности, определенная неврологическая симптоматика, тревожность, утомляемость…

К слову, в странах, которые долго находились в локдауне, эти проблемы проявляются более выраженно. Любой человек стремится к свободе. Когда его закрывают в четырех стенах, лишая возможности передвигаться, это сильно бьет по психическому здоровью.

Вот и не нужно затягивать процесс вакцинации, иначе не избежать новых ограничительных мер.

— Вы говорили, что все проблемы со Всемирной организацией здравоохранения для признания «Спутника» устранены…

— Был ряд административных процедур, которые требовалось выполнить. Дальше вакцина может идти своим путем, регистрироваться. Коллеги из ВОЗ настроены позитивно. Уверяю, тут нет никакой политики или предвзятости. Речь о сложной бюрократической системе со своими правилами и протоколами. Никто не сомневается в эффективности «Спутника», но нужно соблюсти определенные формальности.

— Вроде бы нарушены производственные стандарты на заводах, где производят вакцину.

— Есть так называемая оценка риск-профиля. По мнению зарубежных экспертов, требовалось выполнить еще ряд мероприятий. Сейчас должен быть представлен финальный отчет. Я его видел, он очень объемный, многостраничный.

— По срокам завершения преквалификации прогноз дадите?

— Понятно, что перспектива обозримая, но зачем я буду загадывать, называть какие-то конкретные даты? Это же не Минздрав заявитель, не мы регистрируем.

В случае с признанием «Спутника» важно понимать, что есть две процедуры. Одна касается одобрения ВОЗ для использования вакцины на рынке. Тут должно быть подтверждено, что препарат безопасен для людей, не создает угрозу окружающим. Это раз.

Второй протокол — техническая часть, касающаяся сертификатов о вакцинации, их взаимного признания. Какой вид они будут иметь — бумажный документ или электронный носитель с QR-кодом? Это же все нужно юридически закрепить.

ЧАСТЬ 3

О строгости, крестниках, учителях, команде, гитаре, велосипеде и концентрации

— Как относитесь к соцсетям, Михаил Альбертович?

— Смотрю, читаю, но не скажу, что целыми днями пропадаю в интернете. Все должно быть дозированно. Как-то вечером часа два с половиной провел в Сети. Кажется, это называется серфингом. Лазал по разным сеткам и веткам, смотрел какие-то группы. Допоздна засиделся, пока жена не сказала: «Хватит, завязывай…»

— Увлеклись?

— Поразительно, столько там абсурда!

— О себе читали?

— Нет, меня интересовали определенные поведенческие сообщества. Любопытны другие точки зрения, иное восприятие, то, как некоторые люди мыслят… Честно говоря, встречается реально опасное поведение. Не буду подробно останавливаться, чтоб не популяризировать тему, но задуматься есть о чем.

Еще раз убедился, что книжка «Что такое хорошо и что такое плохо?» правильная.

— Когда Маяковский ее писал, не было интернета.

— Какая разница? Можно подумать, будто этот выбор появился лишь сегодня. Вспомните «Божественную комедию» Данте Алигьери, воронку с «Бездной ада» Сандро Боттичелли. «Хорошо» и «плохо» существовали всегда. Не было соцсетей, но великие поэты и художники уже тогда все сказали. А наш Федор Михайлович, чье 200-летие отмечали на днях, добавил в «Преступлении и наказании»: «Тварь ли я дрожащая или право имею?»

Послушайте, ну ничего ведь не поменялось!

— Как считаете, вы строгий начальник?

— Могу быть жестким. Хотя чем старше становлюсь, тем больше понимаю: не это главное. Иногда правильнее объяснить, убедить, даже уговорить, но не всегда хватает времени, к сожалению.

Мне кажется, с возрастом я стал более терпимым. Эта черта, видимо, приходит с годами. В 30 лет резче развернулся бы на каблуках…

— Случалось?

— Конечно. Помню, когда работал в перинатальном центре, акушерка в нетрезвом виде пришла на смену. Заслуженный человек, действительно великолепный профессионал, я к ней очень хорошо относился. Даже сейчас, спустя десятилетия, рассказывать тяжело.

— Уволили?

— Без разговоров и тени сомнений. До свидания!

— А учесть обстоятельства?

— Ко мне коллеги ходили, уговаривали. Нет причин, которые позволяли бы появиться пьяным на рабочем месте. Тогда еще ситуация рискованная сложилась, к счастью, все закончилось благополучно, пациентка не пострадала, хотя могла. Кто отвечал бы за это?

Я в состоянии понять многое, но спиртное в больнице — табу, этого быть не должно.

— Сейчас как поступили бы?

— В подобной ситуации — так же. Ну, может, не уволил бы сразу, подумал бы, не перевести ли в другое отделение.Хотя и это маловероятно. Всегда есть точка принятия решения, однако никогда нельзя рисковать жизнями пациентов.

— У вас за время пандемии были потери, Михаил Альбертович?

— О личном говорить не буду…

Что касается коллег, в 2020 году умерли пятеро моих однокашников, работавших в красной зоне. Врачи на войне, вся медицина сейчас сражается… Я вынужден был обратиться к коллегам старшего возраста, в начале пандемии ушедшим на пенсию, попросил их вакцинироваться и снова выйти на работу. Студенты-медики тоже идут волонтерами в госпиталя. Рук не хватает!

Повторю еще раз: оружие для борьбы с коронавирусом есть, но люди отказываются им воспользоваться. Вот как мне к этому относиться?

— Вы когда почувствовали себя врачом, в какой момент?

— Пришел в мединститут в Свердловске и сразу ощутил сопричастность к профессии. Правда, у студентов есть так называемая болезнь третьего курса. Вдруг начинает казаться, что все знаешь и можешь, но, кажется, я переболел этой «хворью» в легкой форме, без осложнений.

Конечно, когда сам начинаешь практиковать, возникают совершенно другие ощущения. Ответственность иная.

Должен сказать спасибо наставникам за то, что доверяли мне, молодому доктору. Розе Георгиевне Савельевой, Владимиру Анатольевичу Люскову, Алевтине Ивановне Щеголевой, которая, увы, в 2020-м ушла из жизни. Они буквально стояли за моей спиной, страховали.

Так было.

— Крестники у вас среди пациентов есть?

— Из спасенных? Ну конечно. Много! Как и у каждого практикующего врача, особенно из тех, кто оказывает экстренную помощь.

— Поддерживаете отношения?

— С некоторыми даже дружу. Это нормально.

— Чем гордитесь как клиницист?

— Наверное, мог бы привести примеры из прошлой практики, но уже начинал говорить вам, что на определенном этапе врач выходит на философский уровень понимания сущности проблемы.

Теперь таких специалистов называют топ-менеджерами, раньше относили к философам. К Диогену в бочку ходили советоваться…

Понятно, что мое имя сегодня у многих ассоциируется с пандемией, но, надеюсь, так будет не всегда. В свое время мне удалось кое-что сделать для медицинской помощи матери и ребенку. Мы изменили подходы по некоторым регуляторным вопросам.

— Обязан ли глава Минздрава быть врачом по профессии или достаточно навыков опытного менеджера?

— В предмете разбираться нужно, тут и спорить не о чем. По идее, доктор должен быстрее понять, что именно необходимо пациенту и медперсоналу, но в любом случае придется набираться опыта.

Хотя сегодня появился тип руководителей, которые все знают только по учебникам. На мой взгляд, без практики от такой информации мало толку. «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…»

— В школе кадрового резерва одним из ваших преподавателей был Михаил Мишустин. Чему учил вас нынешний премьер?

— Он прочел шикарную лекцию, продемонстрировав возможности цифровых технологий и аналитики управления процессами на основе первичных данных. Михаил Владимирович — суперпрофи! Считаю, мне крупно повезло в жизни, что работаю с таким целеустремленным, сильным и ориентированным на результат человеком.

— А в должности министра чему переучивались?

— Например, в каждом ведомстве существуют определенные аппаратные правила. Нельзя же прийти и все сломать. Нужно было разобраться, понять штабную культуру. Опять-таки люди вокруг разные. Кто-то пытался помочь, а находились и те, то смотрел: ага, ну давай-давай, сейчас шишек набьешь, а мы посидим, подождем…

— Команду сильно перетасовали?

— Одни ушли, другие остались. Штат и аппарат должны обновляться в любом случае.Задачи ведь меняются, появляются новые цели и конкретные инструменты для их достижения.

— Есть те, кто с вами идет, что называется, по жизни?

— Некоторые со мной уже не один десяток лет. С кем-то вместе учились в институте. Среди подчиненных есть даже мой бывший студент. Очень толковый парень.

— Не опасаетесь упреков, что подбираете штат по принципу личной лояльности?

— Нет у меня такой установки. Категорически! Конечно, изначально ориентируешься на тех, кого хорошо знаешь. На них проще опереться, когда нужно быстро собрать команду по требованию. Но потом-то я все равно делегирую людям определенный уровень ответственности, оказываю им доверие. За ошибки придется расплачиваться вместе. Цена очень высока…

У нас в штате работает психолог, который проверяет сотрудников, в том числе на стрессоустойчивость, помогает им. По-другому сегодня нельзя.

— А вы как напряжение снимаете, Михаил Альбертович? Когда-то, знаю, играли на гитаре.

— Сейчас редко беру инструмент в руки, хотя иногда все же могу в компании сыграть. Приятно вспомнить молодость…

Вообще-то, я окончил музыкальную школу по классу баяна. Гитарой всерьез увлекся уже в студенческом вокально-инструментальном ансамбле.

— В свердловский рок-клуб ходили? «Наутилус Помпилиус», «Чайф», «Агата Кристи»…

— Они постарше нас были.

— Не жалели, что не стали профессиональным музыкантом?

— Что мешает сегодня переметнуться?

А если говорить серьезно, конечно, люблю медицину и считаю, что мне в жизни повезло. И с выбором специальности не ошибся. Однозначно!Акушерство и гинекология — очень интересное направление, там есть и хирургия, и терапия, и неонатология, и масса всего еще. Объем знаний огромный.

— Вы не ответили, как расслабляетесь. Может, традиционным русским народным методом?

— Нет, это не заходит. У меня каждое утро спорт. Неважно, сколько спал, — с утра должен обязательно вспотеть. Встаю не позже половины седьмого утра и отправляюсь на велосипедную прогулку или пробежку.

Классная штука! Лучший вариант для меня. Качаться и «тягать железо» не люблю. Очень быстро набираю мышечную массу. А тут и кардионагрузка, и тренировка мышц. Качалка, повторяю, не мое, мне лучше быть, как говорится, сухим, поджарым, так комфортнее себя чувствую. Велосипед в этом смысле оптимален. Кроме того, когда едешь, невольно отвлекаешься от текучки, расслабляешься, смотришь по сторонам на меняющуюся картинку. Маршрут стараюсь разнообразить, чтобы пейзаж не повторялся. У меня есть складной велосипед, кладу в багажник машины, отъезжаю куда-нибудь в сторонку и там катаюсь. Очень удобно.

— Какую дистанцию обычно проезжаете?

— Хотя бы километров 12–15. Минимальная такая планочка. Если время позволяет, могу и больше.

Когда не успеваю покататься, пробегаю километра три.

— Телефон берете с собой на тренировку?

— Приходится, но во время езды лучше не отвлекаться на разговоры. Опасно. Поэтому переключаю на беззвучный режим. Однажды ответил на звонок и… упал.

— Кто звонил? Не президент?

— Это давно было, лет 12, наверное, назад или даже больше. Позвонил научный руководитель моей докторской диссертации, я вытащил телефон, держал его в правой руке, а на дороге было препятствие. Пришлось тормозить левой, заблокировалось переднее колесо, велосипед подо мной кувыркнулся, я с него более-менее удачно вылетел и побежал вперед с телефоном в руке…

Лучше таких экспериментов не повторять. Даже с наушником.

Надо всегда сохранять внимание и концентрацию. Целее будешь. Это я вам как опытный врач говорю…